Эдуар налил себе чашку кофе. Как говорила ба, первая чашка — всегда самая лучшая. Она с самого раннего детства приучила внука к этому напитку, и с тех пор он уже не мог обходиться без него.
С улицы кто-то позвал Эдуара. Подойдя к окну, он увидел старого седоусого магрибинца в шерстяной шапочке.
Бланвен натянул джинсы, майку и спустился.
— Здравствуйте, мисью Дуду, — поприветствовал араб.
— В чем дело? — забеспокоился Эдуар.
— Я есть отца Селим.
— Извините, что сразу не узнал вас, месье Лараби. Ваш сын не заболел?
— Сегодня ночь он не возвращаться домой, — ответил старик.
— Ах, вот как! — проворчал Эдуар.
Он обозлился на Мари-Шарлотт: вне всякого сомнения, именно она наложила лапу на Банана.
— Он всегда возвращаться, — подтвердил Лараби, — поздно, но возвращаться.
— Вчера я отправил его в Париж отвезти кое-кого, — объяснил Эдуар. — Не беспокойтесь, я сам займусь этим делом, и в течение дня все выяснится.
— Пжалста, мисью Дуду. Жена бояться несчастный случай. С тех пор как это случиться с Наджибой, она теперь ждать новых несчастий.
— Как чувствует себя ваша дочь?
— Завтра она выходить из больница, почти здорова, только голова иногда плохо варить.
— Все образуется.
Отец Банана пожал плечами, и в этом жесте было столько же скептицизма, сколько и фатализма.
— Инш'Алла, — прошептал старик.
Он уселся на свой мопед, к которому была прицеплена тележка, нагруженная ящиками, и уехал.
Лицо Розины было серого цвета, она не накрасилась, волосы растрепаны. Жестокое похмелье удерживало ее от разговоров. Понимая состояние матери, Эдуар вел машину осторожно. К Нине-кузине они попали достаточно рано, в тот момент, когда та закрывала дверь, собираясь идти на работу.
Увидев Бланвенов, Нина побледнела.
— Что-то случилось с Мари-Шарлотт?
— С Мари-Шарлотт ничего не случилось, — успокоил ее Эдуар. — Ба Рашель умерла. А где твоя дочь?
Не вдаваясь в детали, он объяснил, что вчера попросил своего подмастерье отвезти девчонку в Париж, и с тех пор тот так и не вернулся. Странное дело: Нина, казалось, успокоилась.
— Не стоит искать его, — сказала кузина. — Думаю, что она обольстила его и увезла к своим друзьям «встряхнуться». Ах! Бедные вы мои, боюсь, как бы эта девчонка не очутилась в тюрьме, причем очень скоро.
Эдуар был такого же мнения, о чем он и сказал Нине без всяких околичностей, посоветовав ей обратиться к какому-нибудь адвокату, чтобы выяснить, нельзя ли предпринять упреждающих действий. Может быть, есть смысл поместить Мари-Шарлотт как подростка, плохо подготовленного к жизни в обществе, в специальное учреждение для перевоспитания. Однако Нина свернула разговор на свою собственную горькую участь, пролила несколько слезинок и сказала, что, в конце концов, дочь никуда не денется и вернется.
Бланвены покинули кузину, чувствуя свое поражение. Эдуар беспокоился о Банане: паренек не был готов достойно встретить все ухищрения юной стервы; эта встреча могла сломать скромного работягу.
Эдуар увлек Розину в ближайшее бистро, где приятно пахло горячими круассанами, заставил ее выпить немного спиртного, а затем крепкого кофе. Через некоторое время мать призналась, что чувствует себя получше. Эдуар посоветовал ей подождать еще, не возвращаться пока к себе на стройку. Против похмелья есть только одно действенное оружие: время. Нужно предоставить ему возможность рассосаться. Организм, с которым так бесцеремонно обошлись накануне, возмущается, а затем сам берет на себя заботу о выздоровлении, и в конце концов побеждает похмелье. Розина признала разумность рассуждений сына и вручила свою судьбу в руки этого одновременно пылкого и спокойного мужчины. Сегодня утром сын вел себя по отношению к матери как влюбленный. Розина подумала, что с таким парнем любой женщине будет хорошо.
— На чем это я вчера остановилась? — спросила она.
— Приехав на Порт д'Итали, ты пошла по автостраде номер семь, — ответил Эдуар.
Это видение все не отпускало его: выгнанная из родного дома лицеисточка, бесцельно бредущая на юг от столицы.
Эдуар помнил начало романа Золя «Чрево Парижа», потому что это была последняя книга, которую он прочитал: «В полной тишине по пустынной улице телеги огородников поднимались в сторону Парижа». У Бланвена было одно сомнение: «поднимались» в сторону Парижа или «спускались» в сторону Парижа? Сегодняшний Париж нисколько не походил на Париж времен Золя; он отличался и от Парижа тридцатичетырехлетней давности и, может быть, он был ближе к старому, чем к новому?
— О чем ты думаешь, Дуду?
— О тебе.
— Что же ты думаешь?
— Представляю, как же тоскливо тебе было после полученной пощечины. Продолжай.
— Я собиралась ехать автостопом. Это была моя давнишняя мечта. Когда мы куда-нибудь выбирались всей семьей, отец, завидев девушек, голосующих на дороге, называл их шлюхами и бездельницами. Я же завидовала им: для меня они были олицетворением приключений. И вдруг, стоило мне поднять большой палец, идя спиной вперед, как настроение у меня поднялось. И сразу же рядом со мной остановился автомобиль — громадный черный «мерседес». Он показался мне настолько внушительным, что я сначала не осмелилась и подойти к нему. В машине сидела пара среднего возраста, очень элегантно одетая, говорившая с иностранным акцентом.
Они спросили меня, куда я направляюсь, я ответила, что не знаю, просто бреду куда глаза глядят. Это показалось им странным, и все же они взяли меня с собой. Женщина принялась задавать мне вопросы. Мало-помалу я доверилась ей и все рассказала, без приукрашиваний, без вранья. Пассажирка переводила мои слова своему мужу. Тот только ворчал в ответ.